Главы
несколько минут он стал колючим и холодным. На мою беду в селе не оказалось ни гостиницы, ни даже Дома колхозника. Я постучал в первый попавшийся дом, стоявший на обочине у шоссе. Сначала никто не отвечал. Затем изнутри послышался чей-то кашель и тяжкие вздохи. Сквозь узкую щель в закрытых дверях хриплый женский голос устало спросил:
— Кто там еще?
Я хотел сказать: «Странник, ищущий ночлега», но раздумал и пробормотал:
— Пусти, хозяйка, от дождя укрыться.
Щелкнул дверной засов, и при тусклом свете небольшой электрической лампочки я увидел пожилую женщину. Фигура женщины была крупной, костистой. Особенно бросались в глаза мрачное угловатое лицо и большие натруженные ладони. С явной неохотой она пригласила меня зайти в дом и тотчас же куда-то исчезла.
Сняв плащ, я вытер о мягкую мешковину, лежавшую у порога, туфли и прошел в горницу. Это была простая крестьянская хата, какие можно встретить всюду: под Николаевом и Житомиром, под Полтавой и Харьковом. Длинная, широкая скамья вдоль стены. Кряжистый стол с четырьмя потемневшими от времени стульями. Приземистый комод, на котором расположился старомодный радиоприемник. На стенах висели фотографии многочисленных родственников, репродукции картин известных художников, вырезанные из иллюстрированных журналов, вышивки на различные сельские мотивы. Словом, здесь было просторно, удобно, уютно. Полутемно. И тихо. Мертвая тишина. Как будто здесь не жил никто многие годы.
Шло время, но хозяйка не появлялась. Я нерешительно подошел к столу и присел на один из стульев. Так я сидел минут пять. Или, может, десять. Или, может, полчаса. Я устал и продрог. У меня нестерпимо болела голова. Вдруг я услышал слабый звук. Будто кто-то шелестел в руке листом бумаги. Я повернулся туда, откуда раздался шорох, и увидел... Я увидел большие карие глаза, уставившиеся на меня в упор. Затем я разглядел и их владельца. Передо мной был человек-гигант, с густой длинной бородой, внушительными усами и. ворохом сивых волос на голове, походивших на беспорядочно брошенную копну сена. — Добрый вечер!—растерянно произнес я, вставая. Мужчина глухо пробормотал что-то невнятное, давая понять, что он не очень рад незваному гостю. Судя по всему, это был хозяин хаты. В этом можно было легко убедиться, посмотрев на его позу. Широко расставив ноги, он стоял, водрузив руки на комод. Взяв одну из стоявших на нем фотографий, он стал машинально играть ею, сам того, по-видимому, не замечая.
Когда тишина стала почти невыносимой, появилась хозяйка и молча стала накрывать на стол. За весь ужин никто из нас троих не произнес ни единого слова. Слышно было только звяканье тарелок. Хозяева не были глухонемыми — в этом я был абсолютно уверен. Ведь, открывая мне дверь, женщина произнесла фразу. С каждой минутой молчание становилось все более гнетущим.
Когда со стола была убрана посуда и остатки вечерней трапезы, я осмелился наконец завести разговор.
— В жизни не видел более молчаливых людей, чем выс хозяйкой,— начал я, обращаясь к хозяину.
Бордач