СЛОВО О ЖЕНЩИНАХ

Иногда лай усиливался, иногда ослабевал. Видимо, со­баки кружили по лесу. Так продолжалось с полчаса, а мо­жет, с час. Когда же лай немецких собак стал слышен осо­бенно близко, Кирилл расплакался. И каким бы слабым он ни был, плач прозвучал в этой больной тишине, как взрыв самой страшной на свете бомбы. Как по команде, все посмотрели на мои руки. Я этого не видела, конечно. Не видела, но почувствовала всем своим сердцем. «Сынок, до­рогой, молчи,— прошептала я.— Дитятко мое, не плачь, мой маленький, не плачь...»

Но ему было всего лишь десять месяцев. И ему было зябко. И голодно. И страшно. И он снова заплакал. И с каждой секундой его плач становился громче. Он пронзал замерзшую тишину. Он пронзал мое сердце. Он пронзал тысячу двести сердец.

Лай все приближался и приближался. Двести метров. Сто. Пятьдесят. Никто не произнес ни слова. Звучал толь­ко лай овчарок, да плач моего Кирилла. А над всем этим стояла жуткая, стонущая тишина тысячи  двухсот сердец.

И я медленно опустила руки в болото...»