ЖАСМИН

    Точно.

Мы крепко обнялись.

—   Где же твой бригадир, Махеш?

—   бригадир,-— улыбается Махещ.

—    А песня-то? Песню кто пел?

—    И песню я пел, с ребятами,— он горделивым отцов­ским  взглядом  окидывает  обступивших нас  индийцев.

— А Никифоров, где он?—невольно вырывается у меня.

Махеш молчит. Отвечает тихо, задумчиво:;

—    В Бхилаи Петро оставил свою бригаду Зия Хасану. Приехали сюда. Поработали вместе полгода, бригаду в песню мне передал. А сам в Ранчи уехал, завод тяжелых станков строить.

—    Ну и как, справляешься?

—    А что, люди у нас хорошие, способные. Вон Мутху Каруппан из джунглей пришел, автомобиля, как тигра, боялся. Настоящим строителем стал!

Но с Никифоровым я все-таки встретился... Это слу­чилось как-то в Дели. Он улетал домой в отпуск и перед отъездом зашел ко мне. Среди моих гостей были и дипло­мат, говоривший афоризмами, и журналист — автор нашу­мевших книг, и молодой индолог. Никифоров скромно си­дел в углу комнаты и улыбался чему-то своему, далекому. Может, вспоминал о друзьях, которых оставил на родине и с которыми ему теперь вскоре предстояло встретиться; может, думал о тех, кого нашел в Индии,— Махеше Ку-маре, Зия Хасане, Мутху Каруппане, о парнях из Ранчи. Я не стал докучать ему назойливым хозяйским стремле­нием занять гостя.

Дипломат спорил о чем-то с журналистом. Индолог ма­шинально приканчивал очередную порцию лег бара *, пе­рекидываясь редкими фразами со своей соседкой по столу. А я смотрел на Петра и мысленно обращался к Андрюшке: «Видишь, там, в углу, сидит щуплый, невзрачный на вид человек? Он простой русский рабочий. В своем щед­ром сердце он умело и бережно несет эстафету новой жиз­ни. И я верю, что ты вырастешь достойным того, чтобы нести дальше эту эстафету людского счастья».